Проповедь ко дню памяти святых Царственных Страстотерпцев
Позавчера была память наших Царственных мучеников. Мы втроём служили, три священника, и все понадеялись друг на друга, и в итоге никто не сказал, а сказать надо.
Если говорить про Царственных мучеников, я бы начал с окон… Всегда, когда в Петербурге темно, я иду или еду, та часть Зимнего дворца, которая выходит на Адмиралтейство, весь второй этаж, эти окна, с которых великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия смотрели на этот мир, там они жили, спали, кушали, — и вот когда я прохожу, то как будто вижу в окне их силуэт… Нет. Не они, совсем другие люди. Всё ушло. Ничего не осталось.
Если говорить про Царственных мучеников, то, может быть, сказать про глаза. Все, кто видел глаза царевича Алексея, мальчика, потом отрока, который в этой жизни, в свои годы уже увидел боль, страдания и совсем не видел радости. Посмотрите в эти глаза! Посмотрите.
Помните, как старец московский, отец Алексий Мечев, увидел барышню, пришедшую к нему, будущую монахиню Иулианию, он сказал: «Вот этих глаз я ждал всю свою жизнь». Так вот, посмотрите на глаза с фотографии царевича Алексия, может быть, мы, прожив столько лет своей жизни, таких глаз больше не встретим.
О чем ещё сказать? О руках, о тех руках царевен, которые выносили грязные, в крови и гное, бинты, ткани с ампутированными руками и ногами солдат. Княжны ни разу не сказали фразу: «Это не наше дело». Это было их дело.
Всё-таки проще сказать про окно. Про окно. Как священник Павел Флоренский говорил, что икона — это окно в другой мир, когда мы смотрим на икону мы видим то, что от нас отделяется перегородкой, лицом к лицу. Глядя в них, на их лица, я понимаю, что мы потеряли с их уходом! Как быстро они (царская семья) ушли, как быстро ушла Святая Русь! Ни одна нация, ни один этнос за 30 лет с исторической арены не сходил. Возглавил этот уход император и его семья и все те, которые не хотел поступаться или покривить против Бога, те, кто на анкетах или допросах в ЧК не мог соврать, что ему всё равно, есть Бог или нет, те, кто не предал, те, кто не отступил. Вот они находятся сейчас вместе с царской семьёй.
Мы живем теперь в другом мире, мы живем в обществе, где человека оценивают не по чести, не по образованию, не по убеждениям, а по тому джентельменскому набору, который у него есть: квартира, машина, счёт, недвижимость… О чём это говорит? И высмеивается всё то, к чему нас призывают святые, высмеивается и попирается, и уже нигде и никто не пойдёт «печаловаться за невинно осужденных». Как ходил митрополит Филипп к Ивану Грозному, или как ходил патриарх Адриан к Петру I печаловаться за осужденных на казнь стрельцов, зная, что его не послушают и Петр его выгонит, но ведь всё равно шёл — не мог ни идти.
И уже никогда мы не услышим в нашем рациональном мире такие слова, которые сказал один из предводителей первого крестового похода, когда ему предложили стать королем в Иерусалиме: «Не могу носить корону в городе, где мой Спаситель носил терновый венец».
Уже нигде и никогда дочь или дочери главы государства не будут ухаживать за ранеными и не будут перевязывать их раны. Мы живём в другом мире... Но глядя на святые иконы, глядя на святых, глядя туда, куда, я надеюсь, и мы попадем, хочется сказать святым, что вашей чистоты и вашей святости мы в нашем мире и вокруг себя не видели, но хотя бы здесь, можно ли припасть к вашим ногам, можно ли поклониться вам, можно ли сказать Господу: «Я там, где моя Родина, я там, где всегда хотел быть, я среди тех, кто мне дорог, я целую жизнь шёл к Тебе». Аминь.