Фрагмент проповеди в день памяти Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской
Федор Абрамов написал: «Народ умирает и превращается в население, когда теряет память».
Большевики начали с того, что обстреляли из пушек святыни России, московский Кремль. Даже Наполеон до такого не додумался. Этим они сразу показали, что весь этот народ им чужд, весь этот русский народ им не жалко. Они русскими не были, они на 98% были инородцами, и Россия для них была толчком для мировой революции.
Во время ведения войны они подняли мятеж в столице за потерю власти.
Но народ их не поддержал. Захватив насильно власть, большевики автоматически превратились в узурпаторов, в оккупантов. Теперь вся страна будет против них. Но они стесняться не будут. Если надо отобрать, они будут отбирать, если надо убить, они убьют… 25 октября взяли власть, а уже 19 декабря организовали ВЧК по борьбе с пьянством, саботажем и контрреволюцией. Самой главной опасностью для советов были пьяницы, а сами они называли этот орган — орган бессудной расправы. Декабрь 1917 года: никакой гражданской войны нет, вообще еще никакого сопротивления нет, а у них уже расправа, они уже готовы проливать кровь… Они и будут ее проливать, народ будет пытаться хоть как-то защитить свою сельскую церковь, свою городскую приходскую церковь, их за это будут убивать. Когда врывались в церковь, когда гасили окурки о чудотворные иконы, Патриарх Тихон говорил: «Да мы поможем Вам, мы отдадим все эти ценности, которые у нас есть, только не богослужебные». Но разве можно было это принять этой власти? Ни за что. Никогда. «Умрите вы сегодня», — вот девиз этой власти. — «Умрите, вы мешаете, вы не нужны». Потом началась гражданская война и кровь полилась совсем уже реками…
Владимир Солоухин в очерке «Ленин» писал:
«А еще удивляюсь я, как им, большевикам, если бы даже и с благими (как им, может, казалось) целями, как им не жалко было пускать на распыл, а фактически убить и сожрать на перепутье к своим высоким всемирным целям такую страну, какой была Россия, и такой народ, каким был русский народ? Может быть, и можно потом восстановить храмы и дворцы, вырастить леса, очистить реки, можно не пожалеть даже об опустошенных выеденных недрах, но невозможно восстановить уничтоженный генетический фонд народа, который только еще приходил в движение, только еще начинал раскрывать свои резервы, только еще расцветал. Никто и никогда не вернет народу его уничтоженного генетического фонда, ушедшего в хлюпающие грязью, поспешно вырытые рвы, куда положили десятки миллионов лучших по выбору, по генетическому именно отбору россиян. Чем больше будет проходить времени, тем больше будет сказываться на отечественной культуре зияющая брешь, эти перерубленные национальные корни, тем сильнее будет зарастать и захламляться отечественная нива чуждыми растениями, мелкотравчатой шушерой вместо поднебесных гигантов, о возможном росте и характере которых мы теперь не можем и гадать, потому что они не прорастут и не вырастут никогда, они погублены даже и не в зародышах, а в поколениях, которые бы еще только предшествовали им. Но вот не будут предшествовать, ибо убиты, расстреляны, уморены голодом, закопаны в землю.
И гены уходят в землю, и через два-три десятилетия не рождаются и не формируются новые Толстые, Мусоргские, Пушкины, Гоголи, Тургеневы, Аксаковы, Крыловы, Тютчевы, Феты, Пироговы, Некрасовы, Бородины, Римские-Корсаковы, Гумилевы, Цветаевы, Рахманиновы, Неждановы, Вернадские, Суриковы, Третьяковы, Нахимовы, Яблочкины, Тимирязевы, Докучаевы, Поленовы, Лобачевские, Станиславские и десятки и сотни им подобных.
Простое порабощение лишает народ цветения, полнокровного роста и духовной жизни и настоящее время. Геноцид, особенно такой тотальный, какой проводился в течение целых десятилетий в России, лишает народ цветения, полнокровной жизни и духовного роста в будущем, а особенно в отдаленном. Генетический урон невосполним, и это есть самое печальное последствие того явления, которое мы, захлебываясь от восторга, именуем Великой Октябрьской социалистической революцией».
Аминь.