Проповедь во вторник 1-ой седмицы Великого поста
Мы достигли четвёртого воскресения Великого поста, и в этот день нас встречает преподобный Иоанн Лествичник, а Святая Церковь предлагает нам для назидания память этого великого подвижника и евангельское чтение. И вот как удивительно соединяются сегодня образ преподобного Иоанна Лествичника и рассказ о бедном беснующемся юноше и его несчастном отце! Почему именно это Евангелие читается в сегодняшнее воскресенье?
В нём говорится о том, что Господь грядёт в Иерусалим, чтобы пострадать. Да, уже не за горами Пасха — правильно. Но не только это. В сегодняшнем Евангелии Сам Господь говорит о значении молитвы и поста. Да. Но дело не только в этом.
Что мы должны увидеть и что должны принять, когда слышим о бедном юноше, который испускает пену, раздирает своё тело в кровь, которого заковывают в цепи, а он вырывается? Нам, даже просто слушая, становится страшно. Как мы рады, когда слышим, что Господь исцелил его! Но ведь не даром именно этот юноша сегодня стоит перед нами.
Кого-то мы в нём должны узнать. О ком-то очень важном для нас он должен нам напомнить.
Иоанн Лествичник — мы с вами знаем, да, наш учитель, наш руководитель. И каждую весну, сколько лет уже, мы слышим про его «Лествицу», про то духовное восхождение, которое каждый из нас должен был бы совершать — вот по тем ступеням, которые от греха, которые от темноты поднимают нас к небу. И не просто к небу — которые приближают нас к Богу.
Мы не только читали «Лествицу», но и видели икону, на которой эта самая лестница изображена. И кто-то по ней поднимается, а кого-то бесы крючьями стаскивают — и падают они в пропасть. И нам так понятно. Всё так очевидно.
Ну да, надо восходить. И вот мы открываем «Лествицу», и буквально на первой ступени — неужели в нас ничего не дрогнет? Вот мы читаем, вот самое-самое, вот тот шажок, которым мы приподнимемся над землёй. В чём же этот шажок? И говорит преподобный Иоанн:
«Господь принимает не тех, кто совершает чудеса, не тех, кто богословствует, а тех, кто оплакивает грехи свои».
Стоп, стоп. Это же только первый шаг. Чтобы подняться по этой лестнице, надо хоть куда-то этот шаг сделать. Мы его сделали? Этот шаг ли наш? О чём мы можем говорить, о каком небе, о какой близости к Богу, когда мы и об этом-то не позаботились?
И что же такого страшного в грехе? Что?
Помните, в Первой книге Царств, когда по всему израильскому войску, преследовавшему филистимлян, был отдан приказ: строгий пост — ничего не вкушать, пока не будет одержана победа. И царский сын уже к вечеру, уже целый день ничего не ел, не пил. Он шёл, и он увидел улей, и он взял палку, кусок палки омочил в мёд и поднёс к устам. И за это был казнён. За это принял смерть. У него спрашивают: что же ты сделал?
«Вкусих мало меда, и се аз умираю» (1 Цар. 14:43).
Вот этот мёд — он только пригубил. Но этот мёд хуже перца. Это наша составная жизни. Ведь мы-то с вами сколько раз к этому мёду прикасаемся? Сколько раз мы смотрели блудным взглядом? Сколько раз услаждались какими-то блудными мечтаниями? Мы прикасались к этому мёду.
Сколько раз мы радовались — ну даже не вслух, но про себя — когда те, кто нас обидел, кто нам досадил, когда у них случалась какая-то неприятность? Мы тоже прикасались к этому мёду.
Сколько раз мы стремились, сколько раз старались, и каких усилий нам стоило продвижение по служебной лестнице — и мы тоже пригубили этот мёд.
Сколько раз мы не проявили милосердия? Сколько раз мы прошли мимо? Сколько раз мы сказали себе: «Я устал, у меня нет сил, я бы помог, но я устал, я не могу», — и проходили мимо. Мы тоже прикасались к этому мёду.
И что же? За одно прикосновение к мёду — смерть.
И неужели в этом несчастном юноше мы не узнаём себя? Как ему было плохо, потому что он стал игрушкой в руках бесов. Но разве мы не такие же игрушки? Внешне — да, внешне мы вполне приличны, даже благоговейны, даже благочестивы. Но внутри-то нас что? Что бушует в нас? Что царапает? На кого мы внутри похожи? На кого мы для Господа похожи? Какие мы в Его глазах?
Ведь это же правда. Это всё про нас.
Нам сказано: не грешите, потому что нет такого греха, который бы растворился, исчез, пропал.
Нет такого греха. Все наши грехи будут с нами, кроме тех, что омыты покаянием. Они не исчезают, они остаются во времени. И нам сказано: в муку ведь тебя твои грехи приведут.
А мы всё равно идём этой дорогой, идём, идём, идём. И годы проходят. И пост сменяет пост. А мы всё идём, идём, идём. И вот придём, и выяснится, что кто-то подвизался, кто-то старался, кто-то позаботился — и вот их Господь впустил в своё Царство. А нам — нет. Нам туда входа нет.
Мы шли не тем путём. Мы шли не той дорогой. Мы всё-таки искали наслаждения. Это потом, перед смертью, или уже после смерти, мы поймём, что те наслаждения, которые были нам так приятны, которые столько нам доставляли удовольствия, — ничто в нашей жизни.
Мы насладиться-то ими в полной мере, длительно, не могли. Какую-то минуту или несколько минут получали удовольствие, а потом — всё. А вот теперь за эти минуты предстоит вечность. И в вечности будет ответ. И ответ будет нелицеприятный.
Если здесь нас ждала милость Божия, то там будет суд.
И после злой жизни наступит злая смерть.
А после злой смерти наступит Страшный суд.
А после Страшного суда наступит то, что составит наше вечное пребывание.
То, что мы сейчас чувствуем, то, что мы видим, слышим, осязаем, — то с нами и останется в вечности.
Мы останемся такими же.
Мы узнаем, что такое страдать, и осознаем, что никто эту боль, это страдание уже не остановит, не изменит, и уже лекарства не будет.
Дорогие мои, у нас есть время.
И пока ключи от Царства Небесного находятся у человека — у такого же, как и мы, человека, у апостола, который сам падал, который знает, что такое из грязи подняться, который всю свою жизнь переживал, — у него ключи. И у нас есть шанс. После смерти шанса не будет.
Постараемся не упустить в очередной раз ни это время, ни этот год, ни этот час нашей жизни.